Алексей Мосин: И он действительно стал мастером

Сыном художника быть очень интересно. Это много художественных впечатлений, общение с интересными людьми, друзьями отца. Это посещение мастерской – все эти запахи, краски, разбавители, растворители. Это когда на твоих глазах рождается произведение: ничего не было на холсте, и вдруг что-то начинает появляться. А потом оказывается, что это готовая и законченная вещь. Таких впечатлений, конечно, очень много.

Это не значит, что все дети художников становятся художниками, но потом всё равно это очень сильно помогает в восприятии мира. Художественное, эстетическое восприятие мира очень важно для человека. Если это с детства в человеке закладывается, то потом интереснее жить. И дети художников в этом отношении имеют большое преимущество. Я просто на себе это всё испытал.

Как один из вариантов – да, ты всё время имеешь дело с красками, с кисточками, живешь в семье художника и часто бываешь в мастерской.

Папа нам давал с братом какие-то альбомчики, карандаши, что-то мы всегда рисовали. Когда я заканчивал 10 класс, а мой младший брат Иван – 8 класс, он готовился к поступлению в художественное училище. И папа сказал: "Ну, приходи тоже в мастерскую, и рисуйте вместе." Он нам делал постановки, мы рисовали.

И у меня был вариант после 10 класса пойти в художественное училище. Но я выбрал другой – пошел в университет, на исторический факультет, стал историком, и папа этот выбор одобрил, потому что у меня с детства был интерес к истории.

Да, я приходил к нему, когда было время, например, перерывы в занятиях. Университет был рядом, недалеко от его мастерской. Иногда он просил меня попозировать, сделать какой-то набросок, который потом пригодится в картине.

А с другой стороны, когда он занялся графическими работами, делал иллюстрации, он часто занимался этим дома. И вот здесь было больше возможности наблюдать, как он рисует. Конечно, это было очень интересно.

Он был, во-первых, человеком основательным. Это так, от природы.

Получил образование и очень много занимался самообразованием. Шесть лет, которые он провёл в Ленинграде в Академии художеств, когда учился, использовал по максимуму – посещение музеев, библиотек, концертных залов, театров. И это заложило, я считаю, основу. С одной стороны, формальная учёба, а с другой стороны, самообразование в городе высочайшей культуры.

Эмоциональный, хотя с другой стороны, был и человеком сдержанным, не всегда проявлял свои эмоции. У него был характер и развитое чувство достоинства. Отчасти это может показаться удивительным, ведь он вырос в крестьянской семье. Это то, что в нём было, что он в себе культивировал, и то, с чем он прошёл через всю жизнь.

У него было много друзей, были и враги, потому что не всем он нравился, и то, что он делает, и как он делает. Многие считали, что ему следовало вести себя иначе, что он не с теми дружит, например. Но он всегда сам выбирал, с кем ему дружить, и был хорошим другом.

Он очень дорожил семьей и семейными отношениями. Может потому, что вырос без отца.

А он с этой мыслью жил. Вот такое стремление, страсть к рисованию, запечатлению того, что он видит. Причём это было очень трудное время, было очень плохо с бумагой, и жизнь в простой крестьянской семье.

Но он все время рисовал: в тетрадках, когда ему что-то дарили, какой-то альбомчик, на косяках дверей, на каких-то поверхностях, которые совершенно к этому не приспособлены. Он всю жизнь хотел стать мастером, стремился, отсюда учеба в художественном училище, на которую им надо было ходить 10 километров туда и обратно из Березовска, где он жил с мамой. И потом Академия художеств.

Совершенствование в мастерстве – это было для него очень важно. И он действительно стал мастером. Он достиг своей цели.

Нет, никогда. Это было противно его внутреннему устройству, он не мог не рисовать.

Другое дело, что эти обстоятельства корректировали его возможности. Потому что он всегда считал, что родился для того, чтобы писать большие полотна, большие картины, как Суриков, Репин, как его любимый художник Александр Иванов. И пока была такая возможность, писал большие картины. Потом государство перестало их заказывать, и он продолжал писать, но это были в основном уже портреты, пейзажи, этюды. Последнюю картину Урал демидовский он не успел написать, потому что жизнь оказалась, к сожалению, очень короткой, всего 52 года. Он задумывал, вынашивал её, делал к ней эскизы, писал этюды. И, наверное, это действительно была бы очень важная в его жизни картина.

Папа всегда занимался в жизни тем, чем он хотел заниматься, насколько это позволяли внешние обстоятельства. Он прожил жизнь так, как считал нужным: общался с тем, с кем хотел, много времени проводил в семье, много времени проводил в мастерской, на природе. И вообще, я считаю, что папа был на редкость гармонично устроенным человеком – как-то все в его жизни находило себе место.

Насчет философии мне сказать трудно. Ему были интересны рисунок и живопись. Со временем и стиль менялся. Как все, наверное, молодые художники он был подвержен каким-то влияниям. Но все-таки что-то во внутреннем его устройстве выводило на этот магистральный путь, когда он уже сформировался, как говорят зрелый Мосин. Он просто к этому шел, прошел большой путь поисков, в том числе.

У него был интерес к истории, неслучайно его большие полотна - исторические. Его первая большая картина еще конца 50-х годов "Похороны жертв Революции" – это из истории России начала XX века. Потом большую картину он написал в соавторстве с Мишей Брусиловским – "1918", с Лениным и другими вождями на трибуне. Само название говорит о себе, это очень драматичный год истории нашей страны. В тот же год была закончена картина "Политические", у которой была очень трудная судьба. Позже они написали еще одну картину в соавторстве с Мишей Брусиловским "Красные командиры времен Гражданской войны на Урале".

Это всё история нашей страны, отечества первых двух десятилетий XX века. Ему это было интересно. У него был свой взгляд на историю, который далеко не всегда совпадал с официальной идеологией. За это доставалось, но он старался быть верным себе, чего бы это не стоило. Иногда это стоило дорого.

Нам всегда было интересно то, что он делает. Конечно, мы ходили на выставки и видели не только папины работы. Но его были нам особенно близки, потому что мы присутствовали при их рождении, наверное. Мы видели и слышали, как эти работы оцениваются другими, это тоже повышало его оценку, конечно же, в наших глазах. И у нас очень много было общего в интересах, само семейное воспитание к этому располагало.

Конечно, мы старались его поддерживать, чем могли в детстве: вести себя не очень плохо, чтобы у папы было поменьше забот, поменьше огорчать. Но он в этом отношении был человеком самостоятельным и действительно находил источники вдохновения.

Очень много работал, но был гармонично устроен: он не был таким фанатиком работы, как его друг Виталий Волович, например, который с утра уходил в мастерскую и целый день проводил там. Нет, он ходил в мастерскую, работал, приходил домой, какое-то время проводил с семьей: мы ездили на природу, ходили вместе смотреть фильмы или в театре какую-то постановку, концерт. Всё находило место в его жизни.

Бабушка Мария его поддерживала. Она был крестьянка, у неё было восемь детей, их раскулачили. Надо было поднимать детей, потому что супруг её, мой прадед из ссылки этой, не вернулся. И делать это в одиночку, в трудные 30-е годы, еще более трудные военные годы, было очень тяжело. Поэтому бабушка была очень дорогим, любимым человеком.

Главную поддержку отцу, конечно же, всегда оказавала мама, Людмила Михайловна. Она окончила математический факультет пединститута, могла пойти работать в школу по специальности, но предпочла посвятить жизнь мужу и детям, семье. Она всю жизнь была папиной музой, он считал её полноправным соавтором всех своих работ. В картине "Волжанка" папа написал её на фоне волжского пейзажа, в посёлке Васильсурск, где прошло мамино детство, где они познакомились и поженились.

Его жена, его дети поддерживали, а мама...бабушка Екатерина Федоровна, хотела, чтобы он был инженером. В то время для людей из крестьянской семьи, чтобы сын стал инженером – это, конечно, предел мечтаний, положение в обществе, понятный социальный статус, а художник – человек, который рисует картинки, это не может быть делом жизни. Бабушка, видимо, так это себя представляла. Она не очень сильно разбиралась в искусстве, но мы ее все равно очень любили, потому что это была наша бабушка.

Прежде всего, это очень дорогие воспоминания. Я же сразу вспоминаю, как картина создавалась. Если это какой-то пейзаж, я вспоминаю то место, где он его писал, или что в это время происходило в нашей семье, может быть, в моей жизни.

С какими-то работами связаны особенно дорогие воспоминания. Помню, как они с Мишей Брусиловским писали "1918 год". Мне было 5-6 лет, такие ранние воспоминания. Или волжские, когда мы отдыхали все на Волге, а папа не только отдыхал, он еще и работал. И очень многие работы, в том числе на этой выставке, например, "Волжанка", 1972 года, это как раз то время. Он умудрялся успевать всё в жизни: отдыхал и привозил 2-3 работы с этого отдыха. И потом осенняя выставка, он их выставляет. А на следующий год всё повторяется.

Это, кстати, был очень важный урок для нас с братом, как надо стараться прожить жизнь. Во многом, конечно, для нас отец был нравственным ориентиром и в жизни, и в быту в том числе. Какие-то уроки мы извлекали из его отношений с людьми. Он воспитывает не то, чему тебя учат, назидают, а то, как человек ведет себя в быту.

Когда отец тебя будет учить, что не надо обманывать, потом звонит телефон, а он кричит жене: "Меня нет дома!" Никакого воспитания после этого не будет. Папа всегда был ровен, одинаков, старался быть в отношениях с людьми, и в нем не было какого-то двуличия. Если он считал нужным что-то сказать человеку, он это ему говорил. Это очень многие ценили.

И таких уроков было очень много. Мы у папы очень многому научились в жизни.

Трудно сказать. Сам он об этом не говорил. Может быть, любимая работа та, которая особенно трудно далась. Но чаще у художника это та, которая ещё не состоялась. Потому что когда картина выполнена, она уже художнику не принадлежит, живёт своей жизнью. Он уже в ней ничего не может изменить, если не надумает её переписать, что иногда тоже случалось.

А то, что задумано, замысленно, вынашивается, ведь некоторые замыслы вынашивались годами, наверное, это на какой-то период самая дорогая, любимая работа. А дальше проходит время, замысел осуществляется, и появляется новый, к которому человек стремится. Вот, наверное, так. Я не помню, что бы он формулировал, вот это моя любимая работа.

Наверное, такой работой должна была стать не состоявшаяся работа «Урал Демидовский». Он к ней очень готовился. Очень жаль, что эта картина осталась ненаписанной.

Есть несколько очень важных для меня любимых работ. Это «Сказ об Урале», пейзаж «Апрельский день», где кладбище в Березовском, где похоронены очень многие наши близкие: папина бабушка Мария, моя бабушка Катя, два её брата с жёнами и мой дед Сидор, могилу которого я найти не смог. Он умер в годы войны, и за могилой, видимо, не ухаживали, она была утрачена. Мне не удалось её найти. Но кладбище я стараюсь посещать хотя бы раз в год, иногда чаще получается.

Он очень любил музыку и сам играл на нескольких музыкальных инструментах: аккомпанировал на гитаре, пел, даже немножко осваивал рояль. У нас стоял дома старинный рояль XIX века фирмы Ernst Irmler, который сейчас в музее Писателей Урала, который сейчас называется музей Мамина-Сибиряка.

У нас бывали в гостях музыканты, садились, тоже играли. Он сам что-то подбирал, я помню, как он подбирал Баркаролу Чайковского из "Времен года".

Он мог взять рог, играл на балалайке, на гармонии. Непрофессионально, а в компании, развлечь гостей, для себя, для души.

К конструктивной критике он относился хорошо. Когда художник заканчивает работу, он приглашает друзей и выслушивает их. Не так, что он с этим мнением будет соглашаться, но ему это важно. Друзья отца, художники, это практиковали: ходили друг к другу, смотрели работы, высказывали иногда нелицеприятные суждения, часто были похвалы, восторженные отзывы, это тоже важно, художника надо хвалить. Но вовремя сделанное критическое замечание особо в этой среде ценится.

А когда недоброжелательная критика — папа к этому относился достаточно спокойно, хотя в некоторых случаях, наверное, это его ранило. Особенно, когда он выслушивал поношения по поводу "1918 года", "Политических", некоторых других работ. Я даже думаю, что вот эта история, которая длилась около 10 лет, сократила ему жизнь.

Пожалуй, нет. Это скорее поиски, если взять портреты, скажем, 60-х годов, портреты Виталия Воловича — здесь совершенно ясно прослеживается так называемый суровый стиль. Это тот стиль, в котором написаны их большие картины с Мишей Брусиловским.

А если брать портреты 70-х годов, они уже в более лирическом ключе. Когда человек пишет портрет, ему прежде всего интересен внутренний мир человека, не просто внешне сделать его похожим. Психологизм отцу, как великолепному портретисту, конечно, удавался. Например, портрет художника Александра Пантелеева — это уфимский художник, который позднее уехал в Вологду, большой папин друг, портрет Лены Калининой, я считаю, тоже очень ему удался.

Были портреты заказные, потому что надо было жить. Бывало, Уралмашзавод заказывал портрет какого-нибудь сталевара или почётного гражданина, заслуженного работника, например, Чугунова или Павла Машаракина, был такой молодой комсомольский деятель. Они тоже все по-своему интересны, потому что всё равно художник ставит в каждой работе перед собой какую-то задачу. Иногда это бывает трудно, модель сопротивляется. Иногда не всё удовлетворяет художника. Но чаще всё-таки он, мне кажется, добивался того, что хотел и сам от себя ожидал.

Да, конечно. И стиль менялся. 70-е годы — это всё-таки уже более камерная живопись. Хотя он родился для того, чтобы писать большие картины. И каждое его произведение, будь то пейзаж или портрет — всё равно картина, там преобладает композиция, всё выстроено.

Это не просто сел и как-то написал. Нет, он задумывал. Он отказался от первого замысла в портрете Лены Калининой и совершенно иначе его решил, потому что это его не удовлетворяло. Такие случаи тоже бывали. Это нормально, когда художник продолжает искать, и в этом, может быть, залог того, что работа лучше ему удастся, он сможет реализовать то, на что способен в этот момент своего внутреннего развития.

Да, они были настоящими друзьями, познакомились в Академии Художеств. Миша немножко позже папы учился. Когда папа в 1957 году вернулся в Свердловск, то вскоре сюда приехал и Миша Брусиловский, потому что ему возвращаться было некуда. Почти все его родные погибли в 1941 году в Бабьем Яру.

Здесь очень трудные были условия поначалу. Его преследовали наши власти как абстракциониста, формалиста, борьба с "измами" всякими была в конце 50-х-начале 60-х годов. Очень характерно для этого времени. Совершенно удивительное дело: такого классного мастера с высшим академическим образованием, великолепного рисовальщика лет 10 не принимали в Союз Художников. А потом он работал у папы в мастерской.

Сейчас уже Мишу, конечно, знают как великолепного живописца, мастера, это художник, который известен во всем мире. А для нас он был всегда дядей Мишей. Это был человек с замечательными человеческими качествами, удивительной какой-то доброты, щедрости, и в то же время это сочеталось с каким-то нравственным внутренним стержнем. Он был не способен на какой-то низкий поступок, его невозможно было к этому склонить. Его очень любили друзья, у него было много друзей, но кто-то его и не любил, это, наверное, нормально.

Я был маленький совсем, иногда приходил в мастерскую. Мне почему-то вот запомнился один эпизод, когда, видимо, они грунтовали холст: он был большой, и надо было нести целое ведро клея. И мы у нас дома разогревали на газу этот клей и потом несли туда.

Я считаю, что зритель должен прилагать определённые усилия. Если человек только сидит, открывает рот и ждёт, когда туда ложку загрузят с продуктом, это не совсем правильно. Всё равно должна быть работа на выставке. И чем больше человек на выставке работает внутренне, тем больше он от выставки получает.

Но папа ориентировался именно так. Он считал, что искусство должно быть для человека, не специалиста. И мне кажется, что то, что осталось после него, его наследие, как раз с этим справляется. Я наблюдал на многих выставках, как смотрят папины работы, слушал отзывы, отклики, даже книги отзывов с выставок об этом говорят. Хотя мнения разные, не все приемлют, есть ругательные отзывы, непонимание. Я считаю, что это нормально: всем не угодишь, и художник не должен никому угождать. Он должен стараться максимально реализовать свой внутренний потенциал, талант. Папа считал, что искусство должно быть демократичным.